Головокружение. Инсталляция, 2004
Разговоры об искусстве с Евгенией Вдовиченко
Богдан: Программа ESCAPE возникла в 1999 году. Создал ее Валерий Айзенберг. Я встретился с ним впервые в Капернауме у хижины Святого Петра под горой, где Христос произнес свою знаменитую проповедь. По странному стечению обстоятельств галерея ESCAPE, расположившаяся в мастерской Айзенберга, находится в Москве на улице Нагорной. С этой встречи и знакомства начинается история ESCAPE. Позже к нам присоединились Антон Литвин и Лиза Морозова.
Лиза: Программа ESCAPE - это позиция экзистенциального ускользания. Слово программа принципиально замещает слово группа. Оно включает помимо деятельности группы ещё и работу галереи. Ассоциация названия с компьютерной программой вовсе не случайна. Об этом свидетельствует как наша программная работа «Просто ESCAPE» - фотография клавиатуры компьютера с выломанной кнопкой «Esc», так и аналогия всей нашей деятельности с компьютерным вирусом, нарушающим работу системы. Именно поэтому мы намеренно показываем свои некоммерческие проекты на ярмарках. Однако наш вирус, привнося в арт-систему сбой, подобно вакцине оздоравливает её.
Женя: Свидетельствует ли ваш скептический взгляд на проблему взаимоотношений художника и зрителя о том, что вы не верите в возможность их адекватного общения и взаимопонимания?
Богдан: Это очень сложный вопрос. Располагаясь в мастерской Айзенберга, мы сознательно апеллировали к одной из практик андеграунда - апт-арту (квартирному искусству). Здесь художники и зрители не просто друзья, но они часто меняются местами. Эта аудитория не имеет ничего общего с анонимной толпой, которую мы встречаем в ЦДХ, в Гугенхайме или на Венецианской Биеннале. И даже здесь со всей очевидностью становится ясно, то подлинное со-бытие невозможно, что мы все абсолютно одиноки, что мы не можем выйти за пределы собственной личности и встретиться с Другим. Разрыв между художником и тем, для кого он работает глубоко трагичен.
Женя: Называние «Головокружение» возникло по аналогии с известного фильма Альфреда Хичкока, где герой?
Лиза: Скорее со сталинским «головокружением от успехов». Здесь ирония и самоирония, ведь намеренно изобразили себя, мягко говоря, не очень красивыми...
Валерии: Очень некрасивыми.
Лиза: Просто монстрами - лохматыми, кашляющими… Это выражение скепсиса по поводу своих успехов.
Женя: Головокружение - это состояние сбоя, дезориентации, которое испытывает зритель, совершенно не понимая ни того, что происходит внутри бокса, ни того, о чем говорят художники. Не хотите ли вы пожалеть зрителя, дать ему надежду на взаимопонимание?
Валерий: Очень важно понять, кто такой зритель, для кого мы работаем. Я лично работаю на образованного интеллектуала, включенного в дискурс современного искусства, поэтому не стремлюсь к созданию комфортных и понятных для масс произведений. Однако готов предположить, что они станут понятными через сто лет. Хотя Малевич или Дюшан и через триста лет не будут доступны массам, это сто процентов! Что, впрочем, и свидетельствует о серьёзности их искусства.
Женя: То есть зрителю расти ещё триста лет?!
Лиза: Я, напротив, убеждена, что самый сложный проект можно очень просто объяснить. И даже самый неподготовленный зритель способен идентифицировать себя и с произведением, и с художником. Потому что они оба люди. И зритель скажет «А, я понял!». Но обычно это иллюзия. Я считаю также, что само по себе состояние непонимания - нормально, больше того, - это и есть язык современного искусства. Когда ты чувствуешь, что не понимаешь произведения - то ты его понимаешь, может быть, больше, чем тот, кто уверен, что все понял. К этому состоянию просто надо привыкать и учиться с ним жить. Потому что современная жизнь - это абсурд и хаос, ещё более неподвластный человеческому разуму, чем искусство.
Богдан. Искусство должно стремиться за пределы возможного. Один из них в том, чтобы работать не для трех процентов, а для того человека, который в данный момент оказался внутри произведения искусства. И в этом случае совершенно неважно, кто он. Для меня существует только персональный человек. Поэтому мы стараемся делать такие проекты, которые может посмотреть единовременно только один человек. Здесь для меня образцом является религиозное искусство, в частности, средневековое искусство, которое всегда апеллировало к тому, кто стоит перед ним.
Женя: Художники, которых зритель видит на экранах, кто они? Боги, монстры или жрецы?
Лиза: Современный художник в России это такой безумец, сумасшедший, который несет бред. Мы специально делаем на этом акцент. Поскольку к словам юродивых в России принято прислушиваться, то я сказала бы юродивый… Но, боюсь, это не сделает ситуацию более оптимистичной.
Богдан: Я думаю, что монстр, в смысле, карлик, несмотря на то, что мы очень велики на экране. Возвеличивание себя свойственно, как правило, людям, комплексы которых превращают их в карликов.
Антон: Не готов ответить на этот вопрос.
Женя: Антон почему в ваших руках оказался кабачок, а не какой-нибудь другой предмет?
Антон: Как почему? Потому что я не кабачок. Потому что я продвигаю мысль о том, что мы подхватываем падающее знамя…
Богдан: В начале 90-х, глядя на мои работы Борис Гройс, бросил, может быть, несколько пренебрежительно: «Все они тут кабачки». Появление в фильме кабачка - иронический намёк на нашу практику. Речь идет не о том, что мы идём по следам великого художника, а о том, что вместе с ним находимся внутри определенной традиции. Эта очень русская и очень национальная традиция основана на взаимосвязи космического начала и обыденного опыта человека. Эта традиция восходит отечественной литературе XIX века - к Гоголю, и к религиозному опыту. Так, Серафим Саровский, который остро чувствовал взаимосвязь повседневного и трансцендентного, глядя на три картофелины, начинал плакать - они напоминали ему о тайне Троицы. Именно в этом смысле мне хочется думать, что нас с Кабаковым объединяет следование этой традиции.
Валерий: А я не согласен. Это традиция не только российская, она общечеловеческая. Наша практика интернациональна и не содержит в себе этнографические черты.
сайт Программы Escape »
|
| | |
Скольжение. Инсталляция, 2004
Разговоры об искусстве с Евгенией Вдовиченко
PROVMYZA о себе.
Галя: PROVMYZA – это наш с Сергеем художественный бренд или производственная марка, под которой мы объединяем наши согласованные идеи и коллективно выработанные решения. Потому что как самостоятельные авторы, мы абсолютно не похожи друг на друга.
Сергей: Система тотального монтажа и экспериментального поиска новых форм и приёмов трансформации и комбинирования изображения - сфера моих интересов.
Галя: А я сторонник перформативного действия, допускающего лишь минимум монтажного участия режиссера. В отличие от названия PROVMYZA, в котором соединились равные половины наших фамилий, наша практика не стала средним арифметическим индивидуальных пристрастий, напротив сегодня наша концепция экспериментального кино опирается в первую очередь на перформативные практики. Мы редко участвуем в выставках, потому что считаем себя скорее режиссерами, нежели актуальными художниками.
Сергей: Хотя многие свои работы мы стараемся реализовывать как бы в нескольких редакциях: в виде фильма и в виде инсталляции. Правда, инсталляции иногда остаются только в чертежах и проектных материалах.
О «Скольжении».
Женя: От замысла до осуществления ваш проект претерпел значительные изменения. Что с ним произошло?
Галя: В проекте мы предполагали, что наши персонажи будут скатываться с горки и «накапливаться» у её основания. Но когда мы начали съёмки, то поняли, что процесс штурма горы, падения и соскальзывания с уже почти взятой вершины в тысячу раз интереснее и значительней простого скатывания вниз. Поэтому мы отказались и от первоначального названия «В Арсенале есть скользкие места». Хотя оно нам нравиться до сих пор. Ведь в сфере современного искусства всегда есть скользкие места.
Сергей: В этом был отсыл к прошлогоднему скандалу вокруг первой арсенальской выставки «Проекция». Там, где бывает скользко, зрители обычно падают, не выдерживая вызова, с которым обращается искусство. Но потом мы поняли, что снятый нами материал позволяет обозначить проблему шире.
Галя: Так часто бывает. В процессе съёмок многочисленных дублей материал вдруг начинает жить своей жизнью, предлагая новые решения. Уход от аттракциона с накоплением тел облегчил нашу работу технологически, но, мне кажется, способствовал более точному формулированию смысла.
Женя: Название вашей инсталляции вызвало у меня кинематографические ассоциации. Для героини одноименного триллера Шерилин Фенн прогулка в парке аттракционов заканчивается соскальзыванием в другую реальность.
Сергей: Слово скольжение в современной лексике описывает много разных процессов, содержащих, по-моему, антропологические смыслы. В первую очередь это Net surfing – взаимоотношения человека с Сетью, с информационным космосом. Кстати, это и стиль познания, как, например, чтение по диагонали. Во-вторых, это модные фантазии на тему соскальзывания в параллельный мир, об этом фильм, который ты вспомнила. Наконец, популярные развлечения типа серфинга и скейтерса, последний спровоцировал визуально-пластический ряд ассоциаций нашего проекта. Так что названием мы хотели намекнуть, что скольжение - это метафора некоторых особенностей жизни в современном мире.
Галя: Но ещё мы хотели напомнить о том, что образ скольжения содержит архетипичесий message из мира повторяющихся сновидений, которые знакомы почти каждому. Это послание от инстинктивных к рациональным частям нашего разума.
Сергей: Когда мы работали над проектом, то нам очень хотелось создать у зрителя острое чувство опасности, балансирования на грани. Какой ужас мы пережили сами, когда один из молодых людей во время съёмок сломал ногу! Но в то же время мы отдаем себе отчёт в том, что наше желание создавать в кадре экстремальные ситуации и рисковать, рано или поздно может привести к трагедии. Всё время хочется рисковать так, чтобы чувство настоящего страха передавалось зрителю. Но это почти невозможно в искусстве. В кино другое дело.
Женя: Следуя вашим словам, вы хотите зрителя запугать. Но ничего страшного и шокирующего в Скольжении нет. Скорее даже, наоборот, перед зрителем открывается большая формальная работа.
Сергей: Пожалуй, так и есть. Задача вписаться в пространство Арсенала увлекла нас своей архитектурной перспективой. С этой целью мы спроектировали и построили пятиметровую горку-экран в форме сегмента окружности. Он занял центральный пролет и зафиксировал перспективу зала. Поскольку мы уже были знакомы с проектом бункера, строившегося для ESCAPE, то мы стремились к архитектурно-пространственному диалогу наших инсталляций.
Галя: Такой экран даёт сильные оптические искажения, которые мы усилили при монтаже видео.
Женя: Мне кажется, я услышала какие-то подобия выстрелов, там стреляли и люди падали?
Сергей: Сухие выстрелы, а точнее щелчки, которые периодически слышатся сквозь гул – это, конечно, не настоящие выстрелы, а только настораживающий звук, который ассоциируется у некоторых зрителей с выстрелом.
Галя: Вообще мы не хотели ничего нового вносить, поэтому звук сделан из реального воя ветра, записанного во время съёмок. Он деформирован и тональность его предельно понижена. Вместе с ощущением тревоги эти звуки призваны создавать образ некоего священного места и мифологического времени. Я хотела сказать так же об эффекте сакрального, может быть я не очень точно выразилась. Трехнефная структура пространства Арсенала, его перспективы и колоннады вызывают непосредственные ассоциации с символикой культовой архитектуры. От этих впечатлений невозможно освободиться, они все время вызывают и провоцируют. Поэтому нам захотелось несколько раз включить крупным планом изображения лиц наших героев.
Сергей: Мне бы хотелось откровенно признаться в том, что мы внесли некоторые изменения в наш первоначальный замысел тогда, когда узнали о том, что будем работать в паре с ESCAPE. Их работа, хотя и не была реализована в пространстве, но её описание и видео как бы вызвали нас к диалогу.
Сайт Группы Provmyza »
|
« назад к описанию проекта
|
|
|
